введение потом, ладысь?

про пошлость, банальность
ее отсутствие
наличие
и все остальное.
ну. поехали

Я ужасный лгун - такого вы никогда в жизни не видали. Страшное дело.
Иду в магазин покупать какой-нибудь журнальчик, а если меня вдруг спросят
куда, я могу сказать, что иду в оперу. Жуткое дело! И то, что я сказал
старику Спенсеру, будто иду в гимнастический зал забирать вещи,
___________________

это про вранье понятно
___________________

Приятно было от старика Спенсера попасть к себе в комнату, тем более
что все были на футболе, а батареи в виде исключения хорошо грелись. Даже
стало как-то уютно. Я снял куртку, галстук, расстегнул воротник рубашки, а
потом надел красную шапку, которую утром купил в Нью-Йорке. Это была
охотничья шапка с очень-очень длинным козырьком. Я ее увидел в окне
спортивного магазина, когда мы вышли из метро, где я потерял эти чертовы
рапиры. Заплатил всего доллар. Я ее надевал задом наперед

________________________
хочу такую шапку млять

А увлекают меня
такие книжки, что как их дочитаешь до конца - так сразу подумаешь: хорошо
бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было
поговорить по телефону, когда захочется. Но это редко бывает. Я бы с
удовольствием позвонил этому Дайнсену, ну и, конечно, Рингу Ларднеру,
только Д.Б. сказал, что он уже умер. А вот, например, такая книжка, как
"Бремя страстей человеческих" Сомерсета Моэма, - совсем не то. Я ее прочел
прошлым летом. Книжка, в общем, ничего, но у меня нет никакого желания
звонить этому Сомерсету Моэму по телефону. Сам не знаю почему. Просто не
тот он человек, с которым хочется поговорить. Я бы скорее позвонил
покойному Томасу Харди. Мне нравится его Юстасия Вэй.

Он перевернул книгу, посмотрел на заголовок.
- Хорошая? - спрашивает.
- Да, особенно э т а фраза, которую я все время читаю. - Я тоже
иногда могу быть довольно ядовитым, если я в настроении. Но до него не
дошло. Опять он стал ходить по комнате, опять стал цапать все мои вещи и
даже вещи Стрэдлейтера. Наконец я бросил книгу на пол. Все равно при
Экли читать немыслимо. Просто невозможно.

__________________________


- Слушай! - сказал Стрэдлейтер. - Можешь сделать мне огромное
одолжение?
- Какое? - спросил я. Особенного удовольствия я не испытывал. Вечно
он просил сделать ему огромное одолжение. Эти красивые ребята считают себя
пупом земли и вечно просят сделать им огромное одолжение. Они до того в
себя влюблены, что считают, будто ты тоже в них влюблен и только мечтаешь
сделать им одолжение. Чудаки, право.
- Ты куда-нибудь идешь вечером? - спрашивает он.
- Может, пойду, а может, и нет. А что?
- Мне надо к понедельнику прочесть чуть ли не сто страниц по
истории, - говорит он. - Не напишешь ли ты за меня английское сочинение?
Мне несдобровать, если я в понедельник ничего не сдам, потому и прошу.
Напишешь?
Ну не насмешка ли? Честное слово, насмешка!
- Меня выгоняют из школы к чертям собачьим, а ты просишь, чтобы я за
тебя писал какое-то сочинение! - говорю.
- Знаю, знаю. Но беда в том, что мне будет плохо, если я его не
подам. Будь другом. А, дружище? Сделаешь?
Я не сразу ответил. Таких типов, как он, полезно подержать в
напряжении.
- О чем писать? - спрашиваю.
- О чем хочешь. Любое описание. Опиши комнату. Или дом. Или
какое-нибудь место, где ты жил. Что угодно, понимаешь? Лишь бы вышло
живописно, черт его дери. - Тут он зевнул во весь рот.


____________________________________

под звуки песен одного из моих друзей ето выглядит
акуенно

Беда была в том, что я никак не мог придумать, про какую комнату или
дом можно написать живописно, как задали Стрэдлейтеру. Вообще я не
особенно люблю описывать всякие дома и комнаты. Я взял и стал описывать
бейсбольную рукавицу моего братишки Алли. Эта рукавица была очень
живописная, честное слово. У моего брата, у Алли, была бейсбольная
рукавица на левую руку. Он был левша. А живописная она была потому, что он
всю ее исписал стихами - и ладонь и кругом, везде. Зелеными чернилами. Он
написал эти стихи, чтобы можно было их читать, когда мяч к нему не шел и
на поле нечего было делать. Он умер. Заболел белокровием и умер 18 июля
1946 года, когда мы жили в Мейне. Он вам понравился бы. Он был моложе меня
на два года, но раз в пятьдесят умнее. Ужасно был умный. Его учителя
всегда писали маме, как приятно, что у них в классе учится такой мальчик,
как Алли. И они не врали, они и на самом деле так думали. Но он не только
был самый умный в нашей семье. Он был и самый хороший, во многих
отношениях. Никогда он не разозлится, не вспылит. Говорят, рыжие чуть
что - начинают злиться, но Алли никогда не злился, а он был ужасно рыжий.
Я вам расскажу, до чего он был рыжий. Я начал играть в гольф с десяти лет.
Помню, как-то весной, когда мне уже было лет двенадцать, я гонял мяч, и
все время у меня было такое чувство, что стоит мне обернуться - и я увижу
Алли. И я обернулся и вижу: так оно и есть - сидит он на своем велосипеде
за забором - за тем забором, который шел вокруг всего поля, - сидит там,
ярдов за сто пятьдесят от меня, и смотрит, как я бью. Вот до чего он был
рыжий! И ужасно славный, ей-богу. Ему иногда за столом что-нибудь придет в
голову, и он вдруг как начнет хохотать, прямо чуть не падал со стула.
Тогда мне было тринадцать лет, и родители хотели показать меня психиатру,
потому что я перебил все окна в гараже. Я их понимаю, честное слово. В ту
ночь, как Алли умер, я ночевал в гараже и перебил дочиста все стекла,
просто кулаком, не знаю зачем.

Так я и сидел на полу, пока дурак Стрэдлейтер не ушел. Я слышал, как
он идет по коридору в умывалку. Тогда я встал. И никак не мог отыскать эту
треклятую шапку. Потом все-таки нашел. Она закатилась под кровать. Я ее
надел, повернул козырьком назад - мне так больше нравилось - и посмотрел
на свою дурацкую рожу в зеркало. Никогда в жизни я не видел столько
кровищи! Весь рот у меня был в крови и подбородок, даже вся пижама и
халат. Мне и страшно было и интересно. Вид у меня от этой крови был
какой-то прожженный. Я и всего-то дрался раза два в жизни и оба раза
неудачно. Из меня драчун плохой. Я вообще пацифист, если уж говорить всю
правду.

Он начинал с того, что охмурял свою барышню этаким тихим, нежным,
ужасно и с к р е н н и м голосом, как будто он был не только очень
красивый малый, но еще и хороший, и с к р е н н и й человек. Меня чуть не
стошнило, когда я услышал, как он разговаривает. Девушка все повторяла:
"Нет, не надо... Пожалуйста, не надо. Не надо..." Но Стрэдлейтер все
уговаривал ее, голос у него был, как у президента Линкольна, ужасно
честный, искренний, и вдруг наступила жуткая тишина. Страшно неловко. Не
знаю, спутался он в тот раз с этой девушкой или нет. Но к тому шло.
Безусловно, шло.

И коньки она купила не те -
мне нужны были беговые, а она купила хоккейные, - но все равно мне стало
грустно. И всегда так выходит - мне дарят подарки, а меня от этого только
тоска берет.
Я все уложил, пересчитал деньги. Не помню, сколько у меня оказалось,
но в общем порядочно. Бабушка как раз прислала мне на прошлой неделе
перевод. Есть у меня бабушка, она денег не жалеет. У нее, правда, не все
дома - ей лет сто, и она посылает мне деньги на день рождения раза четыре
в год. Но хоть денег у меня было порядочно, я все-таки решил, что лишний
доллар не помешает. Пошел в конец коридора, разбудил Фредерика Удрофа,
того самого, которому я одолжил свою машинку. Я его спросил, сколько он
мне даст за нее. Он был из богатых. Он говорит - не знаю. Говорит - я не
собирался ее покупать. Но все-таки купил. Стоила она что-то около
девяноста долларов, а он ее купил за двадцать. Да еще злился, что я его
разбудил.
Когда я совсем собрался, взял чемоданы и все, что надо, я остановился
около лестницы и на прощание посмотрел на этот наш коридор. Кажется, я
всплакнул. Сам не знаю почему. Но потом надел свою охотничью шапку
по-своему, задом наперед, и заорал во всю глотку:
- Спокойной ночи, кретины!
Ручаюсь, что я разбудил всех этих ублюдков! Потом побежал вниз по
лестнице. Какой-то болван набросал ореховой скорлупы, и я чуть не свернул
себе шею ко всем чертям.

_________________________
спокойной ночи кретины
ради одной фразы можно было прочитать дядю села

Обычно я беру сандвич с ветчиной
и штуки четыре журналов. Когда едешь ночью в вагоне, можно без особого
отвращения читать даже идиотские рассказы в журналах. Вы знаете какие. Про
всяких показных типов с квадратными челюстями по имени Дэвид и показных
красоток, которых зовут Линда или Марсия, они еще всегда зажигают этим
Дэвидам их дурацкие трубки. Ночью в вагоне я могу читать даже такую дрянь.
Но тут не мог. Почему-то неохота было читать. Я просто сидел и ничего не
делал. Только снял свою охотничью шапку и сунул в карман.

немного про покровские ворота
а не хлопнуть ли нам по рюмашке?
________________________


повесить трубку, если б подошли родители, но все равно ничего бы не вышло.
Они узнали бы меня. Мама всегда догадывается. У нее интуиция. Но мне
ужасно хотелось поболтать с нашей Фиби.
Вы бы на нее посмотрели. Такой хорошенькой, умной девчонки вы,
наверно, никогда не видели. Умница, честное слово. Понимаете, с тех пор
как она поступила в школу, у нее отличные отметки - никогда плохих не
бывало. По правде говоря, я один в семье такой тупица. Старший мой брат,
Д.Б., писатель, а мой братишка Алли, который умер, тот прямо был колдун. Я
один такой тупой. А посмотрели бы вы на Фиби. У нее волосы почти такие же
рыжие, как у Алли, летом они совсем коротенькие. Летом она их закладывает
за уши. Ушки у нее маленькие, красивые. А зимой ей отпускают волосы.
Иногда мама их заплетает, иногда нет, и все равно красиво. Ей всего десять
лет. Она худая вроде меня, но очень складная. Худенькая, как раз для
коньков. Один раз я смотрел в окно, как она переходила через улицу в парк,
и подумал - как раз для коньков, тоненькая, легкая. Вам бы она
понравилась. Понимаете, ей что-нибудь скажешь, и она сразу соображает, про
что ты говоришь. Ее даже можно брать с собой куда угодно. Например,
поведешь ее на плохую картину - она сразу понимает, что картина плохая.
А поведешь на хорошую - она сразу понимает, что картина хорошая. Мы с Д.Б.
один раз повели ее на эту французскую картину - "Жена пекаря", - там
играет Раймю. Она просто обалдела. Но любимый ее фильм - "Тридцать девять
ступеней", с Робертом Донатом. Она всю эту картину знает чуть не наизусть,
мы вместе смотрели ее раз десять. Например, когда этот самый Донат
прячется на шотландской ферме от полисменов, Фиби громко говорит в один
голос с этим шотландцем: "Вы едите селедку?"

и что? ну хорошая книга "Над пропастью во ржи"...

ничего...сапсем ничего...лошадок тоже нету...аль...ты ж грил что ета селинджер...или апять не ф тему?

а лошадки...их уловить надо.
у тебя пока не получилось.
может я чего не поняла
ет была гнедая кобыла.

Да, Селиджер, "Над пропастью во ржи" - хорошая книга. К чему тема-то? :confused:

вроде уже мембер
а все джуниор

отдаю котенка в хорошие руки...милого красивого...

оттуда и выкопал....рылся...смотрю часка....думаю часом не та ли это часка по которой котята ползали...и точно ведь ОНА!!!...

взять уже штоли?

на улице слона давали, кто хобот брал, кто хвост,
а в стороне один мужик решал такой вопрос...
вот если я возьму слона, что скажет мне тогда жена?
зачем ты взял слонины?
И без того уж третий год купить не можем пианины,
и дети ходют босиком, и я совсем раздета, а ты, ты прошедшим четвергом опять слонялся где-то....(с)

блин, не могу вспомнить, что было дальше

да кому котенка?

эт басня или стихотворение?????? автор хто???

а это принципиально?
а автор мой папа

модно...

просто интересно чем история закончилась :)

отнюдь..