<...>Астрид смотрела на него пристально
и печально, пытаясь разгадать
причину возникшей паузы.
Балансируя между надеждой и
отчаянием. Гладя его заскорузлую
рабочую ладонь.
«Я должен срочно уехать», —
сказал он любимой женщине добрых
две минуты назад, чем загнал себя в
окончательный, железобетонный,
безысходный тупик.
«Когда ты вернёшься?» —
разумеется, спросила она,
захлопывая дверцу мышеловки.
Беззвучно плавились и отекали
модные разноцветные свечи,
распространяя запах тепла и уюта.
Меньше месяца до Рождества. Уже
повсюду распродажи, город лучится
иллюминацией, Санта запрягает
оленей. И надо бежать.
Оба варианта ответа — правдивый и
ожидаемый — не давали ничего.
Потому что нельзя было
привязываться самому, и нельзя
было так привязывать её к себе.
Честное безжалостное «никогда»,
подслащённое убогой ссылкой на
неведомые обстоятельства, это
какой-никакой coup de grace[*] .
Назвать же некий далёкий-далёкий
срок, зыбкий как мираж в северном
море — означает обречь дорогое
существо на пытку, не дать
возможности пережить потерю,
лишить даже призрачной
вероятности построить хоть что-
нибудь на обломках разрушенного...

в облаках летают птицы это я
рыбою гарцует море это я
(с)

уходить надо как бы ненадолго, типа за хлебом, пропадать навсегда, оставляя неопределенность, нельзя забрать у человека надежду однажды дав

а у вас молоко убежало(c)

Ей - 85, ему - 82. Она почти совсем не видит, он практически ничего не слышит. Дети зовут бабушку к себе. Дед почти плачет: "Останься, я буду сам готовить"

:(

счастливая старость пугает

Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми волосами, носивших золотые звенящие запястья на кистях рук, золотые обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, соединенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, - их верность и покорность в любви вошли в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои глаза и вытравливавших синие звезды на лбу и на щеках; образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и флейтах под аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в любви и безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор, потому что они особой пастой истребляли на нем волосы; дев Бактрии, красивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших шальвары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскошные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи; беспечных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких голубоглазых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, которых привозили с севера, через Баальбек, и язык которых был непонятен для всех живущих в Палестине. Кроме того, любил царь многих дочерей Иудеи и Израиля.
Также разделял он ложе с Балкис-Македа, царицей Савской, превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богатством и разнообразием искусства в страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость царя Давида, с этой ласковой, тихой красавицей, из-за которой Соломон предал своего старшего брата Адонию смерти от руки Ванеи, сына Иодаева.
И с бедной девушкой из виноградника...

Тут я заснул, но было уже поздно... (с)

- Надо разобраться остров это или не остров. Пойду я, Джек и Саймон.
Хрюша разволновался.
- И я пойду!
Ральф повернулся к нему:
- Ты не годишься для этого дела.
Хрюша свернул очками.
- Ну и что! Я с ним был, когда он рог нашел, я был с ним самый первый!
Все уже расходились. И Хрюша увязался следом.
Ральф в конце концов не выдержал и оглянулся.
- Послушай, ну нельзя же тебе.
Очки у Хрюши опять затуманились, на этот раз от унижения:
- Ты им сказал. Я же просил.
- Да про что это ты?
- Что меня Хрюшей звать. Говорил же, как хочите зовите, но чтоб не Хрюшей, просил же, не надо, а ты взял и сказал.
Оба примолкли. Ральф начал понимать Хрюшу, он видел как тот обижен и огорчен. Он колебался извиняться ему перед Хрюшей или обидеть еще.
- Лучше уж Хрюша, чем жирняй, - заключил он наконец легко и откровенно.

Ой какая у меня классная ава

умеешь ты наделать шуму

Умеешь))

Помпея боялась стать старой и некрасивой. И любящий Нейрон забил ее до смерти. Ногами